Читать книгу - "Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна"

– У нее была чудесная улыбка, – сказала танцовщица.

Джонни кивнул.

– Ну что ж, – она по-дружески похлопала его по плечу, – надеюсь, острова помогут вам. Они умеют. Главное – позволить им. Алоха.

Позже, когда они уже на закате возвращались в дом, мальчики так устали, что поругались, а вымотанный Джонни даже вмешиваться не стал. В доме он помог им раздеться, уложил в кровати и поцеловал перед сном.

– Папа, – сквозь сон пробормотал Уиллз, – пойдем завтра на море?

– Разумеется, Вильгельм Завоеватель. Мы за этим и приехали.

– Я сразу в воду побегу, первый. А Лукас у нас трус.

– Сам ты трус.

Джонни снова поцеловал их и встал. Вздыхая и ероша волосы, он бродил по дому в поисках Мары. Дочь он нашел в шезлонге на веранде. Бухта купалась в лунном свете, в воздухе висел дурманящий, сладкий запах соли, моря и плюмерии. На полоске пляжа горели огоньки костров, вокруг которых виднелись темные фигуры людей – неподвижные и танцующие. Смех вплетался в шелест волн.

– Надо было приехать сюда, когда она жива была. – Юный голос дочери звучал грустно и отрешенно.

Джонни ее слова ранили. Они ведь и собирались приехать. Столько раз планировали, а потом отменяли – почему, он уже не помнил. Тебе кажется, будто у тебя море времени, а потом вдруг понимаешь, что ошибся.

– Возможно, она сейчас смотрит на нас.

– Ага. Не иначе.

– В такое многие верят.

– Жаль, что я не верю.

Джонни вздохнул:

– Да уж. Я тоже.

Мара встала и посмотрела на него глазами, в которых грусть выжгла остальные чувства.

– Ты ошибся.

– По поводу чего?

– Вид за окном ничего не меняет.

– Мне просто нужно было уехать оттуда. Неужели неясно?

– Ясно. А мне нужно было остаться. – Мара развернулась и направилась в дом.

Дверь за ней закрылась, а Джонни словно окаменел, потрясенный ее словами. Он ведь и правда совершенно не думает о том, что нужно его детям. Убедил себя, будто все они хотят одного, и потащил их с собой.

Кейти была бы разочарована. Уже. Снова. И, что хуже, Джонни знал: его дочь права.

Он стремился не в эти райские кущи, а хотел увидеть улыбку жены, но та навсегда покинула их.

Вид за окном ничего не меняет.

Глава четвертая

Даже в раю – или, возможно, именно в раю – Джонни, не привыкший к одиночеству, спал плохо. И все же каждое утро его ждало солнце, синее небо и шорох волн, которые, будто смеясь, набегали на песок. Проснувшись первым, Джонни пил на веранде кофе и наблюдал, как в изогнутую подковой бухту постепенно приходит солнце. Здесь он часто разговаривал с Кейти – говорил то, чего не успел сказать раньше. Когда Кейти умирала, весь их дом словно стоял укутанный в унылое серое одеяло, мягкое, приглушающее звуки. Джонни знал, что Кейти доверяла Марджи свои страхи – дети останутся без нее, они будут горевать, – а вот сам Джонни был не в силах ее выслушать, даже в самый последний день.

«Джонни, я готова, – голос ее звучал тише шелеста перьев, – и ты тоже должен приготовиться».

«Не могу», – отвечал он.

Я всегда буду тебя любить – вот что ему следовало сказать. Ему следовало взять ее за руку и сказать, что он готов.

«Прости, Кейти», – произнес он сейчас, с опозданием.

Джонни в отчаянии ждал от нее знака – пускай ветер взъерошит ему волосы или цветок упадет на колени. Хоть что-то. Но так и не дождался. Лишь шорох волн, игриво набегающих на берег.

Мальчикам остров помог, думал он. С самого утра и до позднего вечера близнецы были на ногах – играли во дворе в догонялки, а на берегу учились виндсерфингу и закапывали друг дружку в песок. Лукас часто говорил о матери, почти каждый день о ней упоминал, и от этого казалось, будто она вышла в магазин и вот-вот вернется. Остальных это сперва приводило в замешательство, но постепенно Лукас мягко и неотступно, подобно волнам, словно вернул им Кейт, оживил мать, показал возможность запомнить ее.

Может, этот шаг был неверным. Спустя неделю в Кауаи Джонни по-прежнему не представлял, как помочь Маре, от которой осталась лишь оболочка – красивая и ухоженная, но с пустым взглядом и механическими движениями. Пока они с мальчишками играли в воде, Мара сидела на пляже – слушала музыку и переписывалась с кем-то, точно через телефон к ней поступала жизненная сила. Она выполняла все, о чем ее просили и даже о чем не просили, однако при этом больше смахивала на призрака. Находилась рядом – и в то же время еще где-то. При упоминании о Кейт Мара бросала лишь: «Ее больше нет» – и уходила. Она вообще старалась держаться в стороне. Сюда она поехала против своей воли и не упускала шанса напоминать об этом каждый день. К воде дочь даже не подошла.

Вот и сейчас Джонни, стоя по пояс в море, учил сыновей на досках для серфинга ловить волну, а Мара сидела в розовом шезлонге и смотрела куда-то в сторону. В этот момент рядом с ней нарисовались несколько парней.

– Шли бы вы мимо, ребята, – пробормотал Джонни.

– Па, ну чего ты? – завопил Уиллз. – Давай, подтолкни меня!

Джонни подтолкнул Уиллза к волне и скомандовал:

– Греби! – но на сына не смотрел.

Эти парни на берегу слетелись к его дочери, как пчелы на цветок.

Парни были старше Мары, скорее всего, уже студенты. Джонни собрался было вылезти на берег и, преодолев полоску горячего песка, ухватить кого-нибудь из молокососов за длинную серферскую шевелюру, но тут парни разошлись.

– Валите-валите, ребята, – пробормотал Джонни.

Преодолев волну, он выбрался на берег, подошел к дочери и уселся рядом.

– Чего эти «Бэкстрит Бойз» от тебя хотели? – спросил он ее.

Мара не ответила.

– Они для тебя слишком старые, Мара.

Она наконец взглянула на него. Глаза ее были скрыты темными очками, поэтому и выражения лица он не растолковал.

– Я же с ними не трахалась. Мы просто разговаривали.

– И о чем же?

– Ни о чем.

Дав этот исчерпывающий ответ, она встала, направилась к дому и скрылась за дверью. За целую неделю все их разговоры укладывались в три фразы, не больше. Ее злость походила на тефлоновое покрытие, порой она проглядывала сквозь боль и смятение, но разве что на миг. Мара пряталась внутри своей злости, маленькая девочка в оболочке подростка, и как пробиться через этот панцирь, Джонни не знал. За это всегда отвечала Кейт.

В ту ночь Джонни, закинув руки